РОССИЯ

Г. Гаджиев
судья Конституционного Суда
Российской Федерации,
доктор юридических наук

Самостоятельная и сильная судебная власть

1. Государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны (статья 10 Конституции Российской Федерации). Данный принцип является частью основ конституционного строя Российской Федерации.
Конституционный принцип самостоятельности судебной власти объективно обусловлен тем, что Конституция России обозначает три важнейшие функции государственной власти. Государство обязано: 1) признавать, 2) соблюдать и 3) защищать права и свободы человека и гражданина (статья 2 Конституции России). Каждая из этих функций государственной власти имеет самостоятельный характер. Признание прав и свобод обеспечивается благодаря усилиям, прежде всего, законодательной ветви власти. Соблюдение прав и свобод - это функция, которую должны осуществлять органы исполнительной власти. И, наконец, защита прав и свобод - это прерогатива, в основном, судебной власти.
Судебная защита прав и свобод посредством осуществления правосудия является конституционной "монополией" судов. Правосудие в РФ осуществляется только судом (часть 1 ст. 118 Конституции).
Судебная защита прав и свобод является формой их гарантирования (часть 1 ст. 17 Конституции). Государственная защита прав и свобод человека и гражданина гарантируется (часть 1 ст. 45 Конституции).
В настоящее время проблема самостоятельности судебной власти приобретает важное методологическое, профессионально-мировоззренческое значение, поскольку осознание идеи самостоятельности судебной власти находится в русле самоидентификации судьями своей роли в обществе, вытекающих из нее задач.
Обычно в литературе, посвященной судебной власти, обращается внимание на такой конституционный принцип организации и деятельности судебной власти, как ее независимость1. При этом различается: 1) независимость судебной власти в институциональном аспекте этого понятия или самостоятельность судебных учреждений и отдельных судей по отношению к другим органам государственной власти и 2) независимость судебной власти и ее носителей в содержательном значении этого термина или беспристрастность.
При таком подходе конституционный принцип самостоятельности судебной власти утрачивает свое действительное значение, поскольку рассматривается сквозь призму другого конституционного принципа.
С нашей точки зрения, идея самостоятельного функционирования судебной власти является чрезвычайно плодотворной для уточнения содержания отношений, возникающих между органами судебной власти и органами законодательной и исполнительной власти, а также между самими судами в рамках судебной иерархии.
Необходимо учитывать, что конституционная модель самостоятельности судебной власти, модель самостоятельности российских судов, предусмотренная текущим законодательством и, наконец, реальная, фактическая самостоятельность судов могут не совпадать. В таком случае важно на доктринальном уровне уяснить параметры именно конституционной модели самостоятельности судебной власти, "подтягивать" к ней законодательную модель и не допускать расхождения с ней фактического состояния дел.
2. Существуют ли какие-либо объективные критерии, судя по которым можно определять степень самостоятельности судебной власти? Можно ли обнаружить критерии истинности одного из двух высказываний: "судья в России меньше чем судья" и "судья в России больше чем поэт"?
Полагаем, что попытка сформулировать такие критерии может быть успешной при условии учета как конституционных положений, так и действующего текущего законодательства и практики его применения.
Для того, чтобы судебная власть являлась бастионом защиты прав и свобод, она имеет конституционно-гарантированную возможность не просто применять закон, но и подвергать его предварительной проверке и оценке.
Функция оценки применимости подлежащего применению закона коренным образом отличает российский суд от советского суда, который, как известно, не признавался самостоятельным органом власти. В главе 7 Конституции России, которая озаглавлена "Судебная власть", развиваются положения конституционного принципа самостоятельности судебной власти как одного из принципов основ конституционного строя, т.е. принципа, лежащего в фундаменте всей системы правовых норм о самостоятельности судебной власти2.
Суд не просто является правоприменителем, теперь этого оказывается явно недостаточно. Суд вправе применить закон в целях осуществления правосудия, т.е. в поисках права, только оценив закон на предмет его соответствия Конституции Российской Федерации, общепризнанным принципам и нормам международного права и международным договорам.
В своде самых важных правовых начал, образующих основы конституционного строя (глава 1 Конституции Российской Федерации) сразу несколько принципов предопределяют конституционную модель самостоятельности судебной власти. Помимо уже упоминавшегося положения, содержавшегося во втором предложении ст. 10 Конституции России, это и конституционный принцип верховенства Конституции (статья 4, часть 2 Конституции России), ее высшей юридической силы (статья 15).
В соответствии с частью 4 ст. 125 Конституции России, применяя закон, подлежащий применению в конкретном деле, суд общей юрисдикции, арбитражный суд должны убедиться в его конституционности. При рассмотрении дела в любой инстанции, придя к выводу о несоответствии Конституции РФ закона, примененного или подлежащего применению в указанном деле, суд обращается в Конституционный Суд РФ с запросом о проверке конституционности данного закона (статья 101 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации").
Запрос суда в Конституционный Суд представляет собой важный институт конституционного права. Все суды Российской Федерации, выступая в качестве субъектов в рамках конституционных правоотношений, направленных на осуществление конституционно-судебного нормоконтроля, обеспечивают важную публично-правовую цель конституциализации российского законодательства.
Конституционная функция оценки закона означает необходимость взаимодействия Конституционного Суда РФ со всеми иными судами, поскольку из нее вытекает, что субъектами конституционно-судебного нормоконтроля являются все суды Российской Федерации, а не только один Конституционный Суд.
В Постановлении Конституционного Суда РФ от 16 июня 1998 г. по делу о толковании отдельных положений статей 125-127 Конституции РФ3 и от 11 апреля 2000 г. по делу о проверке конституционности отдельных положений Закона "О Прокуратуре Российской Федерации"4 обоснованы конституционные критерии разграничения компетенции между Конституционным Судом и иными судами в области судебного нормоконтроля. Конституционный Суд РФ подтвердил право судов признавать закон субъекта РФ недействующим, т.е. не подлежащим применению, что влечет необходимость приведения его в соответствие с федеральным законом. В то же время Конституционный Суд РФ признал не соответствующими Конституции РФ положения Закона о прокуратуре, наделявшие суды полномочием признавать недействительным, т.е. утрачивающим юридическую силу, закон субъекта РФ, противоречащий федеральному законодательству.
Защищая права, суды должны также учитывать, что общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора (часть 4 ст. 15 Конституции России).
Поставив нормы международных договоров в вертикальной иерархии юридических норм выше чем нормы законов Российской Федерации, Конституция России исходит из их приоритета. Закон РФ "О международных договорах РФ" в порядке конкретизации конституционного положения устанавливает, что положения официально опубликованных международных договоров РФ, не требующие издания внутригосударственных актов для их применения, действуют в РФ непосредственно5.
3. Конституционный принцип самостоятельности судебной власти предполагает наличие определенных запретов, ограничений, адресованных другим ветвям власти, и прежде всего власти законодательной, которая создает законы, которым, в свою очередь, должны подчиняться суды (часть 1 ст. 120 Конституции).
Проблема нормативного содержания конституционного принципа самостоятельности постоянно привлекает внимание Конституционного Суда России. Существует целый ряд решений, причем их количество столь значительно, что можно утверждать, что мы имеем дело с ясно выраженной судебной политикой, целью которой является повышение самостоятельности судов.
В Постановлении Конституционного Суда РФ от 12 марта 2001 г. по делу о проверке конституционности ряда положений федеральных законов о банкротстве суд на основе оценки действующего порядка возбуждения производства по делам о банкротстве (не предоставлявшего должнику надлежащих процессуальных гарантий того, что определение арбитражного суда о принятии заявления о признании должника банкротом, и, следовательно, введение такой процедуры банкротства, как наблюдение, будет обоснованным и правомерным) пришел к выводу, что такое решение выносится в условиях несоблюдения общеправового принципа audi atleram partem - выслушать обе стороны.
"Результат такого регулирования" - констатировал КС РФ, - "это отсутствие эффективного судебного контроля за данной процедурой банкротства". При наличии формальных требований, определенных в пункте 2 статьи 5 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)", арбитражный суд был лишен возможности проверить обоснованность и реальность требований к должнику, и, таким образом, наблюдение вводилось автоматически.
И далее Конституционный Суд РФ сформулировал правовую позицию: "Между тем в силу принципа самостоятельности судебной власти (статья 10 Конституции РФ) законодатель не вправе лишать суд необходимых для осуществления правосудия дискреционных полномочий"6.
Данная правовая позиция воспроизведена в Постановлении Конституционного Суда РФ от 3 июля 2001 года по делу о проверке конституционности отдельных положений статьи 13 Федерального закона "О реструктуризации кредитных организаций..." (пункт 6 мотивировочной части)7.
4. Убедительным доказательством повышения самостоятельности судебной власти является ситуация, сложившаяся с введением в действие норм нового УПК РФ, предусматривающих только судебный порядок применения ареста (заключения под стражу).
В марте 2002 г. Конституционный Суд РФ рассмотрел дело о проверке конституционности статей 90, 96, 122 и 216 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобами граждан С.С.Маленкина, Р.Н.Мартынова и С.В.Пустовалова (Постановление Конституционного Суда РФ от 14 марта 2002 г.)8. Поводом к рассмотрению дела явились жалобы граждан на нарушение их конституционных прав положениями УПК РСФСР, которые регламентируют порядок задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления и порядок применения в качестве меры пресечения заключения под стражу. Заявители указывали в своих жалобах, что оспоренные ими нормы противоречат статье 22 (часть 2) Конституции РФ, согласно которой арест, заключение под стражу и содержание под стражей допускаются только по судебному решению, а до судебного решения лицо не может быть подвергнуто задержанию на срок более 48 часов.
В абзаце 2 пункта 6 раздела второго Конституции РФ предусматривалось, что до приведения уголовно-процессуального законодательства в соответствии с конституционными положениями должен сохраняться действующий порядок ареста, содержания под стражей и задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления.
Конституционный Суд РФ в своем постановлении обратил внимание законодателя, что в случаях, когда право, для защиты которого необходимо принятие закона, непосредственно закреплено в Конституции РФ, исполнение подобной обязанности должно осуществляться скорейшим образом. Данная правовая позиция была сформулирована Конституционным Судом РФ в Постановлении от 2 февраля 1999 года. Как следует из этой правовой позиции, в связи с тем, что после принятия Конституции РФ прошел значительный срок, достаточный не только для выполнения законодателем предписания абзаца второго пункта 6 раздела второго Конституции РФ о приведении законодателем уголовно-процессуального законодательства в соответствии с Конституцией РФ, но и для обеспечения его действия, меняется конституционное значение переходных положений, содержащихся в Конституции РФ, поскольку временные нормы фактически становятся постоянно действующими и в таком качестве нарушают не только право, гарантированное статьей 22 Конституции РФ, но и провозглашенный ею принцип непосредственного действия прав и свобод человека и гражданина (ст. 18).
Конституционный Суд РФ пришел к выводу, что сохранение прежнего порядка задержания и применения в качестве меры пресечения заключения под стражу приводит, по сути, к отказу от реализации гарантированных главой 2 Конституции РФ прав и свобод человека и гражданина. В связи с этим оспоренные нормы УПК РСФСР были признаны не соответствующими Конституции РФ, ее статьям 17, 22 и 46 (часть 1), а также абзацу второму пункта 6 раздела второго Конституции РФ.
Эти положения УПК РСФСР, допускавшие задержание до судебного решения на срок свыше 48 часов, а также арест (заключение под стражу) и содержание под стражей без судебного решения были объявлены не подлежащими применению с 1 июля 2002 г., несмотря на то, что федеральный законодатель предусмотрел, что нормы нового УПК РФ, касающиеся передачи судам указанных полномочий, вводятся в действие лишь с 1 января 2004 года.
В связи с этим Конституционный Суд РФ указал в постановлении, что Федеральному Собранию надлежит незамедлительно внести в законодательство изменения с тем, чтобы обеспечить введение в действие норм, предусматривающих судебный порядок применения ареста, содержания под стражей, а также задержания подозреваемого на срок свыше 48 часов, с 1 июля 2002 года.
Итак, конституционный принцип самостоятельности судебной власти предполагает наличие определенных полномочий судов, содержание которых связывается с наличием определенной дискреции, т.е. судейского усмотрения, и ограничивающих полномочия законодательных и исполнительных органов власти.
5. О самостоятельности судебной власти как объективно-необходимом признаке судов, осуществляющих правосудие, можно судить и в зависимости от того, какие органы государства обладают интерпретационными полномочиями. Советская Конституция допускала широкие возможности т.н. аутентичного толкования законов, осуществляемого обычно президиумами Верховных Советов СССР и союзных (автономных) республик.
В настоящее время интерпретационные полномочия принадлежат судам, Конституционный Суд РФ по запросам Президента РФ, Совета Федерации, Государственной Думы, Правительства Российской Федерации, органов законодательной власти субъектов РФ дает толкование Конституции Российской Федерации. Официальное толкование Конституции РФ является юридической монополией Конституционного Суда РФ (ст. 125, часть 5 Конституции РФ).
Конституционный Суд РФ толкует конституционные нормы при рассмотрении любого дела, в том числе и по запросам органов государственной власти и по жалобам частных лиц на нарушение конституционных прав и свобод законом, примененным или подлежащим применению в конкретном деле (части 2 и 4 ст. 125 Конституции РФ), или при разрешении спора о компетенции (часть 3 ст. 125 Конституции РФ). Такое толкование Конституции носит во всех случаях официальный характер. Вместе с тем можно различать казуальное и абстрактное толкование Конституции Конституционным Судом.
При казуальном толковании суд, осуществляя интерпретацию конституционной нормы, имеет перед собой конкретную цель проверки конституционности юридической нормы. Акт толкования получает свое выражение прежде всего в мотивировочной части решения суда и он носит вспомогательный характер при выработке окончательного вывода суда о соответствии проверяемых норм Конституции.
При абстрактном толковании Конституции РФ Конституционный Суд дает специальное, обладающее официальным и общеобязательным характером разъяснение положений федеральной Конституции, не "привязанное" к разрешению конкретного дела. Поэтому круг лиц, обладающих правом обращения в Конституционный Суд с запросом о толковании Конституции РФ более узок, чем обладающих правом запроса о проверке конституционности нормативных актов (см. части 2 и 5 ст. 125 Конституции РФ).
Вместе с тем одной из особенностей конституционного судопроизводства является то, что и при рассмотрении жалобы частных лиц и запросов судов в процедуре, предусмотренной частью 4 ст. 125 Конституции РФ, именуемой в доктрине конкретным нормоконтролем, существуют элементы абстрактного нормоконтроля. Так, например, рассматривая дело о проверке конституционности ст. 1070 ГК РФ в связи с жалобами граждан, Конституционный Суд определил: предметом рассмотрения по данному делу является положение пункта 2 ст. 1070 ГК РФ, постольку поскольку оно служит основанием для разрешения дел по искам о возмещении государством вреда, причиненного незаконными действиями (бездействием) суда (судьи) при осуществлении правосудия посредством гражданского судопроизводства9.
В ст. 118 Конституции РФ указано, что судебная власть осуществляется посредством конституционного, гражданского, административного и уголовного судопроизводства. Арбитражное судопроизводство специально не упомянуто. В этой связи в мотивировочной части постановления Конституционного Суда РФ формулируются выводы, которые распространяются как на гражданское, так и на арбитражное судопроизводство. В результате проблема, поднятая заявителями - частными лицами, приобретает более универсальный характер. Жалоба заявителей - это повод для того, чтобы Конституционный Суд вышел на более высокую "орбиту" в своих выводах, что характерно для абстрактного нормоконтроля.
6. В качестве критерия самостоятельности судебной власти (применительно к конституционному судопроизводству) можно рассматривать и то, что в практике Конституционного Суда РФ получает широкое распространение т.н. конституционное истолкование обычных законов.
В соответствии со ст. 74 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", проверяя конституционность нормативных правовых актов, Конституционный Суд должен оценивать как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным и иным толкованием или сложившейся правоприменительной практикой. Используя эту норму, Конституционный Суд Российской Федерации применяет такую судебную технологию, как конституционное истолкование проверяемых в деле нормативных актов. В немецкой доктрине этот способ толкования получил название конституционно-комформного толкования.
Требование Закона о Конституционном Суде РФ оценивать как буквальный смысл проверяемого правового акта, так и смысл, придаваемый ему в результате толкования или сложившейся правоприменительной практикой имеет принципиально важное значение.
Законодатель установил, что предметом исследования в конституционном судопроизводстве должен быть не первоначальный текст правовой нормы, а реальная правовая норма, т.е. норма, полученная в результате преобразования "первоначальной" нормы посредством а) официального ее истолкования, б) иного истолкования, в) либо в результате ее толкования сложившейся правоприменительной практикой.
Данная правовая норма в ее преобразованном виде, являясь особой правовой реальностью, и должна оцениваться Конституционным Судом. Такой "социологический" подход к предмету судебного конституционного контроля представляется нам очень плодотворным.
Случается, когда ряд нормативных положений, причем принятых в разное время, образуют новое нормативно-регулятивное единство. В таком случае Конституционный Суд России, фактически, конструирует предмет дела, формируя такую правовую норму, которая в нормативных актах непосредственно не выражена.
При проверке конституционности норм текущего законодательства Конституционный Суд Российской Федерации нередко выявлял, что проверяемая норма может быть истолкована по-разному. Причем, при одном варианте ее истолкования содержание нормы соответствует конституционным нормам, а при другом - не соответствует.
В конституционном судопроизводстве существует презумпция добросовестности законодателя. Применение такой презумпции является одним из требований, составляющих нормативное содержание конституционного принципа правового государства. В основе указанной презумпции - высокая вероятность того, что создавая правовую норму законодатель стремится к тому, чтобы она не противоречила Конституции. Целью презумпции, если подходить к ней с точки зрения телеологии, является достижение стабильности правового регулирования.

Презумпция добросовестности законодателя или, иными словами, - презумпция конституционности закона представляет такое правовое средство, применение которого является обязательным в силу закона и которое отражает в той или иной степени действие теории вероятности в области юриспруденции.
Руководствуясь указанной презумпцией, Конституционный Суд должен использовать все возможные варианты истолкования нормы, даже такие, которые сопровождаются ее совершенствованием с учетом "погружения" проверяемой нормы в систему конституционных норм и принципов.
Примером, иллюстрирующим рассматриваемую судебную технологию, может послужить постановление Конституционного Суда РФ от 25 июля 2001 г. ? 12-П по делу о проверке конституционности пункта 7 статьи 21 Федерального закона "О приватизации государственного имущества и об основах приватизации муниципального имущества в Российской Федерации"10.
Высший Арбитражный Суд РФ обратился в Конституионный Суд РФ с запросом о проверке конституционности положения пункта 7 статьи 21 Федерального закона от 21 июля 1997 г. "О приватизации государственного имущества в Российской Федерации", согласно которому в случае невыполнения победителем коммерческого конкурса инвестиционных и (или) социальных условий, а также ненадлежащего их выполнения, в том числе нарушение промежуточных или окончательных сроков выполнения таких условий и объемов их выполнения, объект приватизации, приобретенный победителем коммерческого конкурса, подлежит безвозмездному отчуждению соответственно в государственную или муниципальную собственность. Высший Арбитражный Суд посчитал названное положение неконституционным, поскольку в соответствии с ним победитель коммерческого конкурса лишается средств, уплаченных по сделке приватизации.
При разрешении данного дела Конституционный Суд столкнулся с необходимостью провести разграничение между гражданским (частное право) и приватизационным законодательством (преимущественно - публичное право).
Основной проблемой, которую предстояло разрешить для ответа на окончательный вопрос о конституционности проверяемой нормы, была проблема юридической природы той меры, которая предусмотрена в пункте 7 ст. 21 Закона о приватизации. Возникшая перед судом альтернатива состояла в следующем: эту меру можно было рассматривать либо как частноправовой инструмент, т.е. как особую обеспечительную меру (как известно, ст. 329 ГК РФ предусматривает, что исполнение обязательства может обеспечиваться неустойкой, залогом, удержанием имущества должника, поручительством, банковской гарантией, задатком и другими способами, предусмотренными законом или договором), либо эту меру можно было рассматривать и как разновидность административно-правовой ответственности.
На основе анализа природы отношений, возникающих между государством-продавцом и покупателями, Конституционный Суд РФ пришел к выводу об их частноправовой природе.
Установив гражданско-правовую природу анализируемых имущественных отношений, Конституционный Суд прибегнул к конституционному истолкованию проверяемой нормы. Учитывая, что это частноправовая сфера, то значит здесь нельзя удостоверять невыполнение условий конкурса в одностороннем порядке, столь характерном для административного права. Если предположить, что односторонний порядок определения государством того, выполняются ли инвестиционные и социальные условия, допустим, то тогда такой административно-правовой порядок, влекущий, по сути, бесспорный возврат объекта государству (муниципалитету) чрезмерно посягал бы на имеющееся у покупателя имущественное право, гарантированное в ст. 35 Конституции РФ.
Конституционный Суд РФ отметил, что на этапе подведения итогов выполнения инвестиционных и (или) социальных условий конкурса важно обеспечить соблюдение баланса интересов сторон по договору, чтобы исключить одностороннюю, административно-правовую оценку органами государства, которая влекла автоматический возврат объекта приватизации публичному собственнику. Отсюда следует, что факт невыполнения условий конкурса не может фиксироваться только самим продавцом - публичным собственником без какого бы то ни было участия другой стороны договора - победителя коммерческого конкурса, без учета его позиции при подведении итогов исполнения договора, тем более при наличии спора.
Кроме того, Федеральный закон "О приватизации государственного имущества и об основах приватизации муниципального имущества в Российской Федерации" указывает, что не только невыполнение победителем конкурса инвестиционных и (или) социальных условий, но также ненадлежащее их выполнение, в том числе нарушение промежуточных или окончательных сроков либо неполное выполнение обязательств, может привести к таким связанным с имущественными потерями гражданско-правовым последствиям, как возврат объекта публичному собственнику. Однако, оперируя понятиями "выполнение", "невыполнение", "ненадлежащее выполнение", "нарушение промежуточных и окончательных сроков выполнения и объема выполнения", законодатель не формулирует критериев, которые позволяли бы сами по себе, без необходимых процедур, разрешать споры о реальном исполнении договора, что предполагает использование средств судебной защиты.
В результате конституционного истолкования нормы пункта 7 ст. 21 Закона о приватизации и опираясь на признание частноправовой природы анализируемых отношений, Конституционный Суд пришел к выводу, что установление факта невыполнения инвестиционных и (или) социальных условий в случае спора возможно только в судебном порядке. В результате такого истолкования нормы пункта 7 ст. 21 Закона о приватизации перестали носить характер чрезмерного риска для покупателей, а полномочия судов были значительно расширены.
7. Обратим внимание на то принципиальное обстоятельство, что в Законе о Конституционном Суде России полномочие конституционного истолкования федеральных законов и законов субъектов Федерации прямо не предусмотрено. В данном случае наблюдается свойственное высшим судам, в рамках принципа самостоятельности, расширения своей компетенции. Естественно, может быть выдвинут аргумент - а не является ли такая практика банальным превышением конституционных полномочий? Тем более что, наряду с конституционным принципом самостоятельности органов судебной власти, в ст. 120 Конституции России закреплено правило, в силу которого суды подчиняются Конституции Российской Федерации и федеральному закону. Такое предположение основано на упрощенной оценке правовой ситуации.
Надо учитывать, что если Конституционный Суд наделяется правом толкования даже Конституции, то он вправе осуществлять и полномочие менее широкое по объему, т.е. на основе достаточно широкой дискреции истолковывать нормы закона, определяющего его полномочия.
При этом очень важно учитывать, а какова модель конституционного судопроизводства, заложенная в национальную Конституцию. Если иметь в виду российскую Конституцию, то в ней воспроизведена модель сильного конституционного суда, который является высшим кассационным судом, но только в области конституционного права. Решения этого суда не могут быть преодолены путем принятия законодателем нового закона.
Таким образом, учитывая как конституционный принцип самостоятельности органов судебной власти (общая модель), так и модель сильного конституционного суда (специальная конституционная модель), Конституционный Суд России вправе проявлять достаточно широкую дискрецию при толковании норм Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации".

Self-dependent and strong judiciary

G. Hajiev
Judge of the Constitutional Court
of the Russian Federation

Summary

The state power in the Russian Federation is exercised on the base of the principle of separation of powers into legislative, executive and judiciary. According to the Constitution, the organs of legislative, executive powers and judiciary are self-dependent. The constitutional principle of self-dependence of judiciary is conditioned by that the Constitution of the Russian Federation mentions the three most important functions of state power. The state is obligated 1) to recognize, 2) to observe and 3) to protect human and citizen's rights and freedoms.
The judicial protection of rights and freedoms through administering justice is the constitutional "monopoly" of courts. The justice in the Russian Federation is administered only by a court, according to Par. 1 Article 118 of the Constitution.
In present the problem of self-dependence of judiciary is gaining an important methodological, professional-ideological significance. The idea of self-dependant functioning of judiciary is quite effective for clarifying the content of the relationship between organs of judiciary and organs of legislative and executive powers, as well as between the courts themselves in the framework of the judicial hierarchy. It is necessary to take into account that the constitutional model of the self-dependence of judiciary, the model of self-dependence of Russian courts, provided by the present legislation, at last, the real, factual self-dependence of courts might disagree.
Weather there are the objective criteria, on which it is possible to define the extent of the self-dependence of judiciary? In the author's opinion it is possible by the condition of taking into account as the constitutional provisions as well as the present acting legislation and the practice of its implementation.
The judiciary has constitutionally guaranteed possibility not only to implement the law, but also to make provisional check and evaluation.
While investigating the case at any instance and coming to the conclusion on the unconformity of the law - implemented or subject to the implementation in the mentioned case - to the Constitution of the Russian Federation, the Court is addressing to the Constitutional Court with the inquiry on checking the constitutionality of that very law. The inquiry of the court to the Constitutional Court is an important institution of constitutional law. All courts of the Russian Federation, acting as subjects in the framework of constitutional legal relations, directed to the implementation of constitutional judicial norm control, guarantee the important public-legal purpose of the constitutionalization of the Russian legislation.
The constitutional function of the evaluation of law means the necessity of interaction of the RF Constitutional Court with all other courts, because the subjects of constitutional judicial norm control are all the courts of the Russian Federation, and not only the RF Constitutional Court.
While protecting the rights courts should also take into account that the universally recognized principles and norms of international law and the international treaties of the Russian Federation are a component of the legal system.
According to the Russian Constitution, the constitutional principle of self-dependence of judiciary presupposes the presence of definite prohibitions, limitations addressed to the other branches of power and, first of all, to the legislative power, which creates the laws, to which, in their turn, the courts should be submitted.
The problem of normative content of the constitutional principle of self-dependence attracts the attention of the Constitutional Court of the Russian Federation. There is a range of decisions, the number of which is so significant, that we can affirm that we deal with clearly expressed judicial politics, the purpose of which is to increase the self-dependence of courts.
In the author's opinion, the convincing evidence of the increase of the self-dependence of judiciary is the situation about action of norms of the new criminal-procedural code of the Russian Federation, providing the judicial order of implementing the detention.
It can be supposed on the self-dependence of judiciary as an objectively necessary sign of courts, administering justice, depending on the fact what state organs have the interpreting powers. In present the courts are enabled with the interpreting powers. The RF Constitutional Court on the inquiry of the RF President, Council of Federation, State Duma, the RF Government, organs of the legislative power of the RF subjects gives the interpretation of the Constitution of the Russian Federation. The official interpretation of the RF Constitution is the juridical monopoly of the RF Constitutional Court. While checking the constitutionality of normative legal acts the Constitutional Court should evaluate as the literal meaning of considered act, so as the meaning given to it by the official or other interpretation or legal-implementing practice. According to this norm the RF Constitutional Court uses such a judicial technology as constitutional construing of normative acts, checked in the case.
Taking into account as the constitutional principle of self-dependence of judiciary organs (general model), as well as the model of strong constitutional court (special constitutional model), the Constitutional Court of the Russian Federation has the right to display a quite large discretion while implementing the norms of the Federal constitutional law "On the Constitutional Court of the Russian Federation".